Поскольку у пластинки — жесткий хронометраж, несколько песен, написанных Высоцким, пришлось сократить или вырезать. Они не сохранились.

Текст

Расхождения с переводом Демуровой

• Несмотря на указанный в выходных данных перевод Нины Демуровой, значительное число названий и имён не сходятся с этим переводом (Болванщик → Шляпник, «Бег по кругу» → «Странные скачки», крокет → крохей и т. д.). Возможно, это произошло по воле Высоцкого. Например, у Кэрролла есть глава про королевский крокет. «Но ведь, чтобы объяснить эту игру, нужна целая страница текста, — сказал Высоцкий. Не крокет, а крохей! Как наш хоккей, причем королевский…».
• Некоторые персонажи, указанные в списке действующих лиц, не являются самостоятельными: Улыбка — сократившийся Чеширский Кот, Судья — Король, возглавивший суд.
• Персонажа «Орленок Эд» не было в первоначальном сценарии, его привнёс Высоцкий.
• «Приняв кэрролловские правила игры, он [Герасимов] ввел в текст инсценировки, основанной на классическом переводе Н. М. Демуровой, современные и сугубо отечественные фантазмы типа „топора, которым Петр рубил окно в Европу“, „куркулятора, ворующего продукты“, „Атаки Гризли, знаменитой писательницы на заборах“…».

Антисоветский подтекст

• Как пишет Лозинская, из данной книги …мы вычитали свободу в нашей несвободной стране начала 70-х годов прошлого века. (…) На дворе 1973 год — самый разгар застоя. На каждом шагу — портреты дорогого Леонида Ильича Брежнева и лозунги, изо всех сил утверждающие, что народ и партия едины. Радио и единственный канал Центрального телевидения сутки напролет убеждают нас, что Ленин и теперь живее всех живых. Абсурд официальной идеологии был фантасмагоричным. Распространенная шутка в то время: «То, что происходит в действительности, — совсем не то, что происходит на самом деле». Неслучайно страну нашу с легкой руки Окуджавы мы все называли тогда «страной чудес»: ведь мы так резко отличались от всего остального разумного мира и очень гордились этим (по официальной версии, разумеется).

Мы антиподы, мы здесь живем!

У нас тут анти-анти-а-координаты,

Стоим на пятках твердо мы и на своем,

И кто не с нами, те — антипяты.

Иносказательность, так называемый эзопов язык Высоцкого был непонятен разве что тем, у кого совсем не было мозгов:

Нет-нет, у народа не трудная роль —

Упасть на колени — какая проблема!

За все отвечает король,

А коль не король, ну тогда — королева!

Падайте лицами вниз, вниз,

Вам это право дано.

Пред королем падайте ниц

В слякоть и грязь — все равно!

• «Работа над пластинкой шла четыре года. Трудно и мучительно. Многих пугала уже сама эта фамилия — Высоцкий!

— Много неясного в странной стране…

— Какую это страну вы имеете в виду?»

• Всеволод Абдулов (рассказчик пластинки) вспоминал об одном из худсоветов фирмы «Мелодия»: «Профессиональные композиторы и поэты прослушали часть готового материала и сказали: „Да вы что? С ума сошли? Мы — взрослые — ничего не поняли. А они хотят, чтобы это дети слушали… Закрыть немедленно“. И такое повторялось несколько раз».
• Культурный обозреватель, перечисляя все воплощения знаменитой книги, отмечает что важная часть такого списка должна быть посвящена «…памятнику свободного творчества эпохи развитого „кукиша в кармане“. Который (кукиш) с годами вовсе не завял, а трансформировался в знак восторга, ибо разошедшаяся на цитаты (анти)советская музыкальная сказка на основе произведения, воплотившего, по словцу Гилберта К. Честертона, нонсенс, оказалась поистине вневременной. А тогда она словно материализовала поговорку времен Гослита (так называлось цензурное управление): если сказку „Репка“ рассказывать шепотом, в ней тоже можно кое-что найти. Музыкальную „Алису“ рассказали „шепотом“ — то есть, художественно. Получилось конгениально первоисточнику: слова заиграли на фоне подтекста. И ничего не стало плоским, ибо абсурд и нонсенс в русской литературе, как и жизни, давно освоены и привычны».
• Как отмечает обозреватель Звуки.ру, хваля сочетание музыки и лирики Высоцкого: «на „Алисе“ ему удалось перешагнуть собственную планку, работать в диапазоне от детской абсурдной песенки („Я страшно скучаю, я просто без сил“) до жесткой социальной сатиры („Нет-нет, у народа нетрудная роль: упасть на колени, какая проблема?“) и глубинной философской лирики („Вдруг будет пропасть, и нужен прыжок — струсишь ли сразу, прыгнешь ли смело?“), временами удивительным образом сплавляя воедино и то, и другое („Много неясного в странной стране, можно запутаться и заблудиться. Даже мурашки бегут по спине, если представить, что может случиться…“). И безусловным шедевром стала „Песня башенных часов“. (…) „Алису“ с удовольствием слушали дети и взрослые; каждый находил в ней что-то свое. Взрослые мгновенно растащили диск на цитаты, соотнося с реалиями даже те фрагменты, которые, казалось бы, не имели к советской действительности никакого отношения — так, например, „Песня о планах“ воспринималась едкой карикатурой на плановую экономику! Сейчас „Алиса“ утратила свою остросоциальную подкладку и вновь стала просто детской сказкой».