Между тем голос Буша, сохранившийся на грампластинках, звучал и в немецком антифашистском подполье, и на фронте: записи песен Эйслера в исполнении Буша агитподразделения Советской Армии через полевые радиоустановки транслировали на другую сторону линии фронта. «…Я впервые услышал Буша не в театре, но в сырой грязной траншее на русском фронте, — вспоминал немецкий режиссёр и драматург Хайнар Киппахард, автор пьесы „Дело Оппенгеймера“. — Это было осенью 1943 года… Вечером мы услышали очередную пятиминутную программу из громкоговорителя агитгруппы Красной Армии. Краткие сообщения, информация. Потом песня, передаваемая с заигранной пластинки мощным громкоговорителем, с дистанции почти двух километров. Я не знал эту песню, не знал и человека, который её пел… Не знаю почему, помимо своей воли, но я не мог не слушать её… Что же приковало моё внимание к этому голосу? Был ли он красивым? Конечно, он был и красивым. Но не красота голоса захватила меня, не поразительная ясность дикции, не острота звучания… Этот голос знал то, чего не знал я. Этот голос знал, что человек, разум, правда восторжествуют… Это был голос Эрнста Буша, доносившийся до нас с заезженной пластинки через мощный репродуктор».

Послевоенные годы

В ноябре 1943 года в тюрьму Моабит, где находился в то время Буш, попала американская бомба, — в результате полученного ранения лицо его оказалось частично парализовано, он утратил свою выразительную мимику и после освобождения советскими солдатами в апреле 1945 года долгое время не решался выходить на концертную эстраду, тем более что к этому времени он был уже больше известен за рубежом, чем у себя на родине. Впервые он выступил в концерте в мае 1946 года, на торжественном открытии временного помещения театра «Фольксбюне», — Константин Симонов посвятил этому выступлению стихотворение «Немец» («В Берлине на холодной сцене…»). Изменился и голос Буша: стал ниже, утратил прежнюю чистоту, но приобрёл новые краски

Всё изменилось: теперь уже Буш ходатайствовал за арестованного органами госбезопасности Грюндгенса (которого он называл «немецким Качаловым») — и добился его освобождения. Изуродованное шрамом лицо отлучило Буша от кинематографа, но не могло отлучить от сцены: уже в ноябре 1945 года он играл в Театре Геббеля в американском секторе Берлина в пьесе Р. Ардри «Маяк» («Скала грома») бывшего журналиста, живущего уединённо на маяке, изверившегося во всём и ничего не желающего знать об окружающем мире: он сражался в Испании, в составе интернбригад, — и чем всё закончилось?..

В июне 1946 года в Театре Геббеля («Фольксбюне» на Саарландштрассе) состоялась премьера пьесы А. М. Горького «На дне», в которой Буш играл Сатина, — играл, по словам А. Гулыги, как босяка-мечтателя, как правдолюбца, за которым остаётся последнее слово. В том же году в Театре на Шифбауэрдам он поставил пьесу Ф. Вольфа «Матросы из Каттаро», в которой с успехом исполнял главную роль в 1930 году, — в 1946-м успех Буша-режиссёра превзошёл все ожидания, даже радиокомментатор в американском секторе советовал: «Посмотрите этот спектакль. Я нахожу его замечательным».

С 1950 года Буш был членом Академии искусств ГДР.

В Восточном Берлине. Искусство и политика

Первые годы после освобождения Буш жил и работал в западной части Берлина: там оказался и дом, в котором он жил до 1933 года, — Колония художников (Künstlerkolonie) на Лауберхаймерплац, позже превратившаяся в штаб Сопротивления, там же открылся и первый в послевоенном Берлине театр. Но в 1949 году вернувшийся из эмиграции Брехт создал в восточном секторе столицы театр «Берлинер ансамбль», и с весны 1951 года Буш выступал одновременно на двух сценах Немецкого театра: на одной давал спектакли собственно Немецкий театр, руководимый В. Лангхофом, на другой — «Берлинер ансамбль».