В соответствии с поэтикой романтиков о примате правды поэта над правдой жизни и истории Виньи говорил: «У музы есть своя истина, более прекрасная, чем правда», и спрашивал: «На что нужно искусство, если оно только удвоение и проверка действительности?» Несмотря на то, что Виньи, по его словам, изучил свыше 300 книг и рукописей, он переполнил книгу самыми невероятными анахронизмами, оправдывая это тем, что «искусство не толкователь истины, а её заместитель».

Не следуя исторической правде, Виньи снижает образ Ришелье, низвергает кардинала с пьедестала за стремление ограничить права аристократии в пользу буржуазии и возвеличивает Сен-Мара и его сторонников, противников политики Ришелье. Сочувственный интерес к тем, кто боролся против каких-либо уступок третьему сословию, выразился и в изучении Виньи Фронды; её историю он хотел написать, но замысел этот остался неосуществлённым. Поэзия Виньи была оценена лишь немногими — близкими к «кружку романтиков», где в ту пору Виньи ставили рядом с Виктором Гюго. Роман «Cinq-Mars» принёс ему первый большой успех и заставил широкого читателя заинтересоваться его поэмами.

В 1828 он переводит «Венецианского купца» Шекспира, в 1829 — «Отелло». Верный принципу «правды поэта», а не истории, даже тогда, когда речь шла о поэте прошлого, Виньи в этих переводах не счёл для себя необходимым строго следовать оригиналу: «Я старался передать дух, а не букву», — говорил он. Постановка «Отелло» в «Comédie Française» была успешной авангардной стычкой пред той победоносной битвой, которую романтики дали постановкой в том же театре в следующем сезоне «Эрнани» В. Гюго.

За переводами следует оригинальная историческая драма Виньи «Le maréchal d’Ancre» (1831) и комедия «Quitte pour la Peur» (1833). Обе драмы прошли, в сравнении с другими романтическими постановками тех сезонов, в особенности с драмами В. Гюго и А. Дюма, — незаметно.

Одновременно с первыми драмами Виньи публикует свою поэму «Париж» — дань культу города и торжеству науки. Богоборчески заявляя, что «Христос умер в нашем сердце», Виньи и в этой поэме не отходит от своего лейтмотива — страдания и смерти («Лишь два несомненных начала я знаю в этом хаосе судьбы: страдание и смерть»), но страшнее всего была бы смерть Парижа. Тогда надо было бы сказать: «Мир надолго погрузился в ночь».

Шумный успех выпал на долю Виньи после опубликования его последнего романа «Stello» (1832), последней драмы «Chatterton» (написана в 1833 специально для актрисы Мари Дорваль, поставлена впервые в 1835) и мемуарной книги «Servitude et grandeur militaire» (Рабство и величие военной жизни, 1835).

В «Стелло» Виньи поставил проблему исторической судьбы поэта, в «Чаттертоне» — его современного положения. «Стелло» — скорбь одиночества и обречённости поэта. Поэты — «величайшие и несчастнейшие люди. Они образуют почти непрерывную цепь славных изгнанников, смелых, преследуемых мыслителей, доведённых нищетой до сумасшествия». «Имя поэта благословенно, его жизнь — проклята. То, что называют печатью избранности, составляет почти невозможность жить». Поэты — «раса, всегда проклятая всеми правительствами: монархи боятся, а потому преследуют поэта, конституционное правительство убивает его презрением (доведённый обидами и нищетой до самоубийства английский поэт Чаттертон), республика их уничтожает (Андре Шенье)». «О, — восклицает Виньи, — безымённое множество, вы с рождения враг имён, ваша единственная страсть — равенство; и пока вы будете существовать, — вы будете движимы беспрерывным остракизмом имён».